— Ты читаешь мне лекцию? — резко, почти выкрикнув, бросил Шпон.

— Боже упаси! Просто мы даем вам здравые советы. Вы полагаете, что если все-таки примете участие в выборах и наберете приличное количество голосов, то нынешний губернатор в случае своего переизбрания облагодетельствует вас? Не так ли, Олег Данилович?

— Эти разговоры в пользу бедных мне уже осточертели, — проговорил Острецкий. — Думаете, я не понимаю, что вы будете говорить мне дальше? Прекрасно знаю! И про компромат на Елагина, который вы рыли с достойным лучшего применения упорством. И на меня у вас что-то есть. Да только плевать я хотел на эту байду, которую вы мне тут втуляете. Не знаю, что будет со мной после переизбрания Елагина, но если губернатором станешь ты, Гена, то не миновать нам беспредела. Думаешь, я не знаю, кто стоит за тобой и твоим Блюменталем?

Я насторожилась.

— Только напрасно ты косишь под правоверного «красного», — продолжал Шпон уже почти весело. — Не помогут и московские друзья. Кому нужен тотальный прессинг после твоего водворения на трон?

Он поднялся с места и добавил:

— И вот тебе мой совет: сними-ка ты кандидатуру сам. Несмотря на твой высокий рейтинг, ты рискуешь гарантированно проиграть. Просто потому, что имеешь прекрасный шанс не дожить до выборов.

— Так это ты вчера взорвал мою машину, сука? — с неожиданной агрессией выкрикнул Турунтаев.

Острецкий пожал плечами:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. В общем, расклад такой: если ты желаешь войны, то пусть будет война. Пускай в ход все рычаги, какие у тебя только ни есть. Он наклонился к Турунтаеву и негромко проговорил:

— Какой бы ты ни был сволочной парень, Гена, но ты все-таки лучше, чем этот… который… ну, ты меня понимаешь. Так что лучше воевать с тобой, чем с Елагиным… с тобой еще можно договориться, а вот с этим толстопузым козлом — вряд ли. Видел, какая у него сегодня была довольная пачка?

Турунтаев изумленно засопел: он не ожидал от своего конкурента таких откровенных слов.

— Мой тебе совет: выходи из игры, Геннадий Иванович. Тебя же просто уничтожат.

— Ты это что… — начал было Турунтаев, но Острецкий бесцеремонно его перебил:

— Я не хочу ссориться ни с ним, ни с тобой! Он… он страшный человек… местные криминальные беспредельщики на его фоне просто таракашки! И еще… говорят, что на тебя уже оформлен заказ.

— Какой заказ? — пролепетал Турунтаев.

— Такой. Знаешь, в начале охотничьего сезона оформляют лицензию на отстрел определенного количества зверья? Так вот, сезон начался и такая лицензия уже выдана. Кому-то из московских киллеров. Ну… что-то еще?

Геннадий Иванович покачал головой. Вместо него заговорил Блюменталь.

— Откуда такая информация? — отрывисто спросил он.

— Тебе что, Ося, светить каналы, по которым я это раскопал?

Блюменталь помассировал мальцами тяжелую нижнюю челюсть и ничего не ответил.

— Так что имею честь отбыть, — сказал Острецкий. — А ты не грусти, Геннадий Иванович. Хоть ты и строишь из себя коммуниста, но на самом деле ты вроде мужик не мусорный. Если совсем муторно на душе будет, звякни, я тебе девочку подгоню из сегодняшних конкурсанток. Хотя ты вроде как и без того в этой сфере не теряешься, — напоследок проговорил Олег Данилович и, откровенно посмотрев на меня, хитренько подмигнул.

— Сука, — глухо пробормотал ему вслед Геннадий Иванович.

Злоба — первый признак бессилия.

Глава 6 Домашние сюрпризы

— На Острецкого оказывают беспрецедентное давление, — сухо констатировал Блюменталь, когда мы сели в машину. — Он дал нам понять, что любит Елагина не больше нашего, но тем не менее предпочитает, чтобы мы спустили на него всех собак, чем ввязываться в открытую конфронтацию с Дмитрием Филипповичем.

— Н-да уж, — буркнул Турунтаев. — Давление… может, это он просто играет на нервах. Хочет выиграть время.

— Может, и так, — согласился Иосиф Соломонович. — Самая правдивая информация может обернуться блефом. Но то, что вчера взлетела на воздух ваша, Геннадий Иванович, машина — это непреложный факт. И, откровенно говоря, я не понимаю, каким образом исполнитель этого взрыва сумел подложить мину под днище буквально на глазах многочисленной охраны, на стоянке, которая со всех сторон просвечивается и где нет ни одного квадратного сантиметра площади, докуда не дотягивался бы свет.

— Образно говоришь…

— Да уж куда там… А вот вы, Евгения Максимовна, — обернулся ко мне Блюменталь, — как вы оцениваете действия вчерашнего киллера? С профессиональной точки зрения?

— Разве вы не получили заключения экспертов и вердикта Тарасовского УФСБ?

— Я хотел бы выслушать ваше собственное мнение.

— Хорошо. Я оцениваю его действия — насколько вообще можно их оценивать — как весьма удачные. Бесспорно, человек, исполнивший вчерашнее покушение, был профессионалом. Бесспорно, тут присутствовал определенный уровень везения — для него. Особенно если он не присутствовал среди гостей.

— Что-о-о?

Я перевела взгляд на Турунтаева, который и выдал этот раскатистый вой изумления.

— А что? Я вполне не исключаю тот вариант, что киллер был среди гостей. Хотя, безусловно, это достаточно маловероятно.

— Но среди гостей? — выдавил Геннадий Иванович. — Ведь список гостей составляли Самсон и Иосиф Соломонович!

Он уставился на Блюменталя.

— В самом деле, — кивнул тот, — список гостей составлял я. Самсон добавил туда человек десять-пятнадцать людей, которых я не знаю. Кстати, среди этих десяти или пятнадцати и вы, Евгения Максимовна.

— Ну, меня из списка подозреваемых можно вычеркивать сразу, — беспечно проговорила я. — Хотя бы потому, что будь я киллером, я бы уже выполнила свою работу. У меня было столько прекрасных возможностей.

— Это верно, — подтвердил Блюменталь. — Тем более… — он на секунду прервался, а потом договорил, чуть понизив голос: — Тем более что Острецкий сказал: кто-то из московских киллеров.

— Ага, — проговорила я. — Тогда, если увязать две зацепки: «московский киллер» и «киллер на юбилее Головина», то простым арифметическим действием сложения получаем: «московский киллер на юбилее Головина».

— То есть из сложения слагаемых выплывает сумма: киллер мог приехать вместе с Самсоном из Москвы, — подвел итог Блюменталь.

Турунтаев на протяжении этого разговора только крутил головой и по-жабьи пучил глаза: вероятно, его снедала ярость в тесном союзе с легкой паникой.

— Впрочем, все наши рассуждения, Иосиф Соломонович, из области чистой логики, — сказала я. — Упражнения в индукции. Окольные пути решения проблемы.

— Ну-у, — протянул Блюменталь. — Окольные пути… Окольный путь может оказаться самым что ни есть прямым. По этому поводу есть один еврейский анекдот, и, если вас, Евгения Максимовна, не смущает такой специфический юмор, замешенный на, грубо говоря, семитизме, то я могу рассказать.

Я кивнула.

— Все-таки лучше, чем базар этого Шпона, — пробормотал и Турунтаев.

— Так вот, — проговорил Блюменталь, — встречаются как-то католический священник и раввин. Священник и говорит раввину: «Вот вы раввин и умрете раввином. А вот я надеюсь со временем получить большой приход, стать богатым прелатом». — «Ну, допустим. А дальше?» — «Дальше я могу стать кардиналом». — «Замечательно. Ну а дальше-таки что?» — «Как что? Кардинал может стать Папой Римским». — «Все это прекрасно. Ну а дальше?» — «Как это — дальше? Выше Папы Римского только бог. Не может же человек стать богом?» Раввин усмехнулся и говорит: «Ну, как сказать… Одному еврейскому мальчику это удалось».

Я улыбнулась.

Турунтаев почесал в голове, а потом захохотал:

— Может, согласно твоему анекдоту об окольных путях, Иосиф Соломонович, не мне баллотироваться в губернаторы, а тебе — и сразу в президенты?

— Что-то окна не горят, — проговорил Турунтаев, окидывая взглядом фасад своего дома. — Татьяна в такое время всегда дома. Где это она ходит? А может, уже спать легла? Хотя нет… не похоже на нее.